Доходный дом Р. А. Гедике

Правда Ваша.. Не помню, кто помещал этот текст в публикацию. Попробую скорректировать.

Интересно, на каждом этаже по квартире, но на втором этаже площадь на 80 метров меньше чем остальные.

+          В этом доме жили:

1903 - 1905   архитектор В. А. Демяновский  (ВПб на 1904.O. III. C. 197, на 1905. С. 196 на 1906. С. 206).

1922 - 1926   геолог академик А. А. Полканов  (ВЛд на 1923. O. XI. C.398, на 1924. O. X. C.215, на

                      1925. С.317, на 1926. O. XI. C. 231, на 1927. С. 351, на 1928. С. 438).

Проект «Витражи С.-Петербурга. Инвентаризация 2019-2020», описание объекта: 

"В дверях квартир, выходящих на лестничные площадки, на 2-4-м этаже местами сохранились стекла с травлением в виде рамок по периметру филенки с угловыми пальметтами одинакового рисунка.
Осмотр: май 2019"

Результаты инвентаризации: https://vitroart.ru/articles/SPb_stained_glass/

Все фото выполнены волонтерами проекта.

В кв. 2а проживала перед эвакуацией семья Шомраковой Инги Александровны (1932-2022) - книговеда, библиографоведа, историка книги, профессора Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. Реэвакуировались в Ленинград 24.01.1944 г.

Мать: Самохина Елена Сергеевна (1906-1966), филолог, библиограф, преподаватель Ленинградского кораблестроительного института. Брат: Игорь (1936).

https://evacuation.spbarchives.ru/card?cardRecordId=146239&pageNumber=1&recordsPerPage=300&fio=самохина&birthYear=&birthMonth=&birthDay=&evacuationYear=&evacuationMonth=&evacuationDay=&evacuationPlace=&address=&jobPlaceOrOrganization=

"Моя мама – Елена Сергеевна Самохина – коренная петербурженка, она из морской семьи. Дедушка, Сергей Самохин, был матросом в Императорском флоте и дослужился до первого офицерского морского чина. Он работал в одном из учебных заведений Петербурга преподавателем, в звании офицера, и продолжал это и при советской власти. Дедушку не репрессировали, у него отобрали только часть квартиры – парадные комнаты – и оставили задние комнаты для прислуги. В той квартире, где я прожила до 1948 года, было три комнаты. Одна была совсем крошечная, там жила я с бабушкой; вторая была чуть побольше, там  жил мой дядя Женя, а в третьей комнате, самой большой, жила моя мама с отцом. Вход был с черного входа через кухню, и ванна тоже стояла в кухне.

Бабушка моя, Екатерина Васильевна Самохина, была приемной дочерью одного из кронштадтских священников, а дедушка был, как гласит домашнее поверье, из смоленских крестьян. И опять же домашним поверьем была информация, что род Самохиных шел от оседлого цыгана по имени Самоха. Думаю, что это придумано и ничего этого на самом деле не существовало, но мама так любила рассказывать. Моя бабушка со стороны мамы никогда не работала, была абсолютной домохозяйкой. Есть ее фотография, на ней она такая типичная дама начала XX века, в шляпе, с вуалькой, потому что дедушка тогда был уже офицер, и лето они проводили в теперешнем Хельсинки – Гельсингфорсе, куда флот уходил на летние стоянки. У бабушки моей было двое детей: моя мама, Елена Сергеевна Самохина, и сын, Евгений Сергеевич Самохин, дядя Женя, который был инженером и во время войны в Свердловске скончался, потому что вовремя не сделали укол инсулина. Он был очень тяжелый  диабетик. Он не был женат, хотя легенда семейная гласит, что у него была невеста, которая утонула.

Я с детства помню: дядя Женя был высокий, тощий, веселый, собирал коллекцию пластинок Шаляпина. Коллекция была огромной и очень ценной – такие большие диски с собакой на этикетке. Когда шли какие-то передачи с голосом Шаляпина, то брали у дяди Жени пластинки. Ее пыталось купить наше радио, но дядя не продал. Во время войны эта коллекция пропала. Как я встретила войну. Война началась в 1941 году, стало быть, мне было девять лет. Я закончила первый класс, тогда в школу отправляли с восьми лет, школа была совместная. Когда началась война, мы жили на даче в Стрельне. Как-то утром мама сказала: «Какая страшная гроза была в районе Кронштадта!» На самом деле, это была бомбежка, потому что Кронштадт бомбили одним из самых первых. Мы вернулись в город, и вот тут началась странная история: отец в то время командовал эсминцем «Гордый». Отец приехал, и, видимо, дал какие-то распоряжения, простился с семьей. И потом я его увидела только в 1944 году. Было приказано всех детей эвакуировать, и военное ведомство собирало эшелон. Я помню, что нам собирали вещи, которые приказано было иметь, и бабушка нашивала везде метки: «Инга Шомракова», «Игорь Шомраков». Мы должны были утром какого-то дня уже поехать на вокзал в этот эшелон. И тут моя бабушка, Екатерина Васильевна Самохина, встала в дверях – это я хорошо помню – вот так раскинула руки и сказала: «Не пущу, никуда одних детей не пущу!». Мама пыталась протестовать, но не очень, потому что мало кто понимал, что вообще дальше будет происходить. В эшелон этот мы не попали, и по счастью, потому что под Лугой его разбомбила немецкая авиация, хотя он шел под флагом Красного Креста, и по радио все время сообщали: «Эшелон с детьми, эшелон с детьми, не бомбите!». Разбомбили. А мы с бабушкой должны были уехать в Горький к родственникам отца, т.е. к бабушке Ревекке, тетям Розе, Фире и дяде Аарону. У нас была пара-тройка чемоданов. Поезд, на котором мы ехали, разбомбили под Рыбинском, и до Рыбинска мы уже добирались пешком. Как добрались, сложно сказать: мне было девять лет, брату – три года. И где-то в марте-апреле мы вернулись в Ленинград, в нашу старую дедушкину квартиру, очень хорошо разграбленную, конечно, и это естественно, хотя, когда мы эвакуировались, квартира была запечатана, стояли пломбы. Когда мы вернулись, квартира была распечатана, хотя и закрыта на замок. В основном, пограбили, как ни странно, дворники. Потом бабушкины скатерть, дореволюционные простыни с вензелями (ее приданое), мама находила на веревке, где сушилось белье. Город мне запомнился очень страшным. Разрушений было, действительно, очень много, целые улицы были разрушены. В городе продолжали выдавать продукты по карточкам, но голода уже никакого не было. Аттестат был достаточно хорошим, так как отец уже стал капитаном первого ранга. Существовали так называемые коммерческие магазины. На углу Большого проспекта и Введенской улицы находился так называемый «генеральский магазин», куда можно было прикрепиться с карточками определенного уровня, и мама туда была прикреплена. И на углу улицы Льва Толстого тоже размещался продуктовый коммерческий магазин. В нем на витрине поместили торт, сделанный в виде петербургских фонтанов. До сих пор глаза закрою и вижу этот торт. Зиму 1944 года мы прожили в Ленинграде. Я здесь в школу пошла, в пятый класс. Двоек я наполучала по арифметике до ужаса, у меня пятерки были по литературе, русскому языку и истории, а по арифметике – круглые двойки, поэтому меня оставили на второй год".

// http://www.world-war.ru/krupno-povezlo/