Предлагаемая вниманию читателя работа первоначально мыслилась, как перевод знаменитой поэмы
Томаса Стернза Элиота “The Waste Land” (1922). Окончательный вариант текста, однако, если и
принадлежит к жанру перевода, то находится на самой границе, а возможно, и на нейтральной полосе
сразу за нею, так что даже характеристика “вольный” может оказаться недостаточной. На то были
свои причины.
Возможно, главная из них состояла в том, что поэма Элиота - произведение исключительное, по
крайней мере, для современной литературы. Огромную роль в поэме играет скрытое и явное цитирование
различных текстов, как старых, так написанных сравнительно недавно (Библия, “Божественная Комедия”
Данте, произведения Шекспира, Мильтона, Бодлера, “Огненная Проповедь” Будды, солдатские песенки
времен Первой Мировой и мн. др.) Александр Блок сравнивал где-то стихотворение с плащом, растянутым
на остриях нескольких слов. Подобным образом используются Т.С.Элиотом цитаты. Они задают смысловое
пространство поэмы.
Обычное противоречие межде духом и буквой, терзающее переводчика, в связи с этим достигает
особенной остроты. Если дух заключается в “вызывании духов” - великих предшественников, исторических
событий, духов места, или стихий, погибшей культуры, а средством - заклинаниями - служат цитаты,
то надо ли переводить заклинания? Будут ли они действенны? И если да, то надо ли пользоваться
цитатами из Шекспира в переводе Пастернака или Щепкиной-Куперник?
К особой роли цитат у Элиота надо еще добавить нагруженность смыслом физического пространства
(разрывы непрерывности, символическое значение, придаваемое морю, пустыне и т. д.)
На сегодняший день опубликовано (в СССР и России) несколько русских переводов (с соблюдением
традиционных правил). Первая часть поэмы была переведена на русский язык еще в тридцатые годы.
Но даже лучшие из них, как например перевод Андрея Сергеева, оставляют ощущение утраты. По
ним очень трудно ощутить воздействие оригинала на англоязычного читателя.
Таким образом, желание сохранить верность оригиналу заставило нас от него уйти. Результат может
рассматриваться как творческий эксперимент, удачный или нет, судить читателю. Во всяком случае,
большинство принципов современного перевода оказались нарушенными.
Основные принципы, положенные в основу данной работы, можно кратко суммировать следующим образом.
1) Поиск соответствий в контексте культуры и систематическая замена цитат, намеков, исторических
событий, которым придается символическое значение, на им соотвествующие по смысловой роли.
(Во всех случаях конкретный выбор остается на ответственности переводчика, и наверняка во многих
конкретных местах покажется спорным. Тем не менее сама возможность последовательного проведения
подобного подхода в случае “The Waste Land” говорит в его пользу. )
2) Географический “сдвиг”. (Как уже говорилось, география играет в поэме немалую роль.) В переводе
сделана попытка сохранить связи между упоминаемыми местами, одновременно сделав их понятными
и вызывающими эмоциональный резонанс. В основном западноевропейские реалии заменялись петербургскими.
Мотивировка - исключительное для Петербурга среди городов России сочетание прошлого имперской
столицы с особой ролью в развитии культуры и географическим положением (неразрывная связь с
морем).
3) Историческая модернизация. Она оправдывается тем, что лишь по завершении 70-летнего существования
СССР мы оказались в положении, напоминающем Западную Европу после Первой Мировой. Взяв на вооружение
первые два принципа, переводчик был фактически вынужден принять и этот.
Заинтереcованного в конкретных деталях читателя отсылаем к подробным примечаниям, которыми
сопровождается текст поэмы. Значительная часть их принадлежит С. В. Соловьеву, а остальные
(выделенные курсивом) являются переводом примечаний Т.С. Элиота. Все случаи “адаптации” текста
подробно оговариваются в примечаниях.
В заключение автор хотел бы поблагодарить Андрея Лебедева за неоценимую помощь в работе над
данным текстом и Сергея Шкодина за ряд полезных замечаний.
ПУСТОШЬ
`Nam Sibyllam quidem Cumis ego ipse oculis meis vidi in
ampulla pendere, et cum illi pueri dicerent: Sibulla ti qeleij;
respondebat illa: poqanein qelw.'
For Ezra Pound
il miglior fabbro
1. Погребение мертвых
Апрель - жесточайший месяц, выводит
Сирень из мертвой земли, морочит,
Нас, память смешивая с желаньем, тревожит
Дряблые клубни - весенним дождем...
Зима в тепле нас держала,
Забвенья снегами заботливо нас укрывала,
Скромную жизнь питала высушенными корешками...
Лето врасплох нас застало
|
В начале мая грозой в Петергофе,
10 Мы спрятались от нее в колоннаде
А вышли на солнце, посреди Летнего Сада,
Пили кофе и болтали в течение часа.
Bin gar keine Russin, stamm'aus Litauen, echt deutch
А когда в детстве меня позвали в гости к великому князю,
Моему кузену, и устроили катанье на санках,
Я испугалась. Он обхватил меня и говорит: Мария,
Мария, держись. И мы полетели вниз.
В горах чувствуешь себя свободным.
20 Я читаю большую часть ночи и езжу на юг зимой.
Что это за корни вцепились
В эти груды щебня, что за ветви растут
Из этого хлама? Сын человеческий,
Ты не знаешь ответа, тебе ведомы лишь
Осколки образов, где бьется свет.
Мертвое дерево не дает тени, кузнечик - утешения,
А сухой камень - и шума воды. Лишь
И есть там, что тень, под этой красной скалой.
(Иди сюда, в тень под этой красной скалой)
30 И я покажу тебе кое-что отличное от
Твоей утренней тени, шагающей за тобой,
И вечерней тени, что встает навстречу тебе -
Твой страх в пригоршне праха.
Frisch weht der Wind
Nach Heimat zu
Mein Irisch Kind
Wo weilest du?
`Вы впервые подарили мне гиацинты год назад.
С тех пор они меня называют “Девушка с гиацинтами”'
40 - И однако когда мы пришли назад, поздно, из Сада
Ворох цветов у тебя, в волосах не высохли капли,
Я был нем, и очи мои ослепли,
Не жив я был и ни мертв, и не знал ничего я,
Глядя в сердце света, молчанье.
Oed'und leer das Meer.
Мадам Созострис, знаменитая ясновидящая,
Здорово простудилась, но все ж
Всем известна была как мудрейшая дама Европы
С грешной колодой карт. Вот, сказала она,
50 Ваша карта: утонувший Финикийский Моряк,
(Ныне перлы, что было его глазами. Смотри!)
А вот Беладонна, Леди Скалы,
Она в центре ложится, вот так.
Бродяга с тремя посохами и Колесо,
Одноглазый Торговец, а эта пустая карта,
То, что он принесет с собой,
И чего видеть мне не дано. Что-то не видать
Повешенного. Остерегайтесь смерти от воды.
Я вижу толпы, бредущие по кругу.
60 Ну все, спасибо. Увидите госпожу Ровницкую -
Скажите, я сама ей занесу гороскоп.
Знаете, в наши дни надо быть осторожным.
Умышленный город,
Нереальный Невский,
Черные толпы в буром тумане зимнего утра
Я и не думал, что смерть истребила столь многих.
Изредка вздох, незаконное облачко пара,
Каждый только под ноги глядит.
Под землю, вниз, вверх, вдоль по Садовой спешит,
70 По Перинной, по Думской и хрип на девятом ударе.
Я узнал одного и окликнул через улицу: “Фрумкин!
Послушай, я вспомнил, мы бились вместе на Калке!
Кстати, как затея твоя с мавзолеем?
Труп этот твой, как он, пророс наконец?
Будет цвести, даст много плода к ноябрю?
Или снова не вышло? Заморозки? Постаралась Собака?
Я же тебе говорил - держи этих друзей человека подальше,
Не то они все разроют своими ногтями.”
“Ты! hypocrite lecteur! - mon semblable, - mon frere!”
2. Партия в шахматы
80 То кресло, где она сидела,
Роскошное, как византийский трон,
На мраморе горело, будто угли,
А зеркало на столбиках резных,
Украшенных резьбою в виде
Двух Купидонов позолоченных, из коих
Один выглядывал из виноградных листьев
(Другой глаза прикрыл крылом), двоило
Свет семисвечников, отбрасывая отблеск
На столик, где навстречу поднималось
90 Сиянье драгоценностей, без меры
Насыпанных в обитые сатином
Шкатулки; из флакончиков хрустальных,
Стеклянных, костяных, небрежно
Оставленных открытыми, змеились
Ввысь сотни странных ароматов,
В природе небывалых, разжигая
И отупляя чувства; поднимались
Вдоль комнаты, гонимые дыханьем
|