Штукатурка слов
Набухает смыслом,
Кровь проступает
В изломах букв.
Над Европой, любящей числа,
Угроза
Холодным туманом нависла.
Вяло тянутся к небу
Холодные струйки молитв.
Очагов не согреть!
Ледяною бритвой Оккама
Провода перерезав,
Без толку на небо звонить.
Может, зря так старались,
Раз дорога закончилась ямой?
Но и здесь, на краю,
Почему-то хочется жить.
На краю дома растут кустами.
Самолетики гудят
Над,
А рядом
Бегают машинки
Вместе с поездами.
Это – город
Где живем мы с вами...
Глядя в небо
Красными глазами...
Жалко - усталости
Не отменить...
На стенах надписи
Яростной вязью.
Сила движенья
Важнее, чем смысл.
В чем разница
Между азом и язем?
Смотря как напишется...
Ввысь
Если почерк позволит,
Вырвется что-то...
Стрелами
Буквы взвились!
На воплощенную ярость, впрочем
Дается мало времени. Срок
Отведенный на творческие удачи
На хороших стенках - не больше недели,
После чего поток
Беззвучно рычащих красок сметает
Бунтарские авторитеты -
Немногие держатся, как скала
В кривых закоулках планеты.
Боль в сердце, словно игла.
Выйдя из дому утром рано
Немолодой (тридцать пять)
Художник шел к океану.
Думал – кому рассказать
О жизни своей –
В общем
Достаточно странной.
Если рассказывать прозой, его отец был коммунистом, а мать... мать он до сих пор любил, и предпочел
бы о ней ничего не говорить. Он был датчанином, родился в Копенгагене, хотя в Дании есть и
другие города. После его рождения отец бросил семью и уехал в СССР. Через некоторое время его
мать лишили родительских прав, а его самого отдали в детский дом. Выйдя в 18 лет на свободу,
он уехал в Париж. Учился живописи. Сошелся с француженкой, поэтессой из богемы, у них родился
сын. О том, что она была на десять лет старше, он узнал, только когда в суде решался вопрос
об алиментах. Он вернулся в Данию. Поэтесса оказалась формалисткой – давала ему видеться с
сыном два раза в год по две недели. Для знакомых датчан он был почти иностранцем – говорит
по французски! – и чувствовал себя чужим. Не хватало всего: сына, любви, дружбы, денег. Известности
он не достиг, работы было мало. Жил на пособие, случалось, подрабатывал натурщиком. В тридцать
четыре он поступил на педагогические курсы и взял тему – изучение граффити. Чтобы лучше понять
этот вид искусства, пытался создавать их сам. Казалось бы, что могло ему помешать? Ему не хватало
ярости для того, чтобы его уважали. Кроме того, с точки зрения яростных тинейджеров он был
слишком старым – ему исполнилось 35! Воспользовавшись каникулами, он уехал в Португалию. Говорить
по душам было не с кем. Да и как расскажешь все на плохом английском?
|
Когда-то
До того, как заняться граффити,
Он любил
Выйдя на берег
Скользить взглядом
Вдоль акварельной черты горизонта.
Смотреть,
Как плывут корабли.
Край Европы,
А можно вообразить –
Что это вообще край земли
И все у тебя
Не так уж глупо и плохо.
Тянулись надписи по небу бестолково
Что дым, что облако – повсюду слабый след
Оставило какое-нибудь слово.
Ни сон, ни явь – дневная снов основа.
Свихнешься так,-- он думал,--
И привет.
Ох уж эти граффити!
Не по возрасту дело.
Полноватый, лысеющий,
Когда не надо, потеющий,
Были бы деньги –
Не пошел бы учиться на педагога.
Жил бы себе припеваючи,
Был бы не профессионал, а любитель,
А лучше – незаинтересованный зритель,
И прожил бы долго,
Потому как для жизни спокойной
В Дании надо немного.
Глобализация!
От одного русского
В Дании
Он услыхал
Что всю жизнь
Барахтался
В бараках и коммуналках
В то время как кто-то где-то
Жирные пенки снимал.
Впрочем,
О жирных пенках
Он и без русского знал.
Цивилизация
Заканчивается на свалках.
Там он покамест не ночевал.
Может статься
Этот опыт необходим
Чтобы научиться
Создавать талантливые граффити?
В Португалии он тоже жил в коммуналке.
Снимал подешевке комнату
В центре города Порто
На берегу красивой реки
В полуразвалившемся доме
У полузнакомой богемы.
Недоучившийся учитель
Рядом с недоучившимся
Украинским семинаристом,
Голубым студентом-голландцем
А также
Другом голландца –
Талантом из Атланты,
Афро-американским саксофонистом.
Говорили, как могли, по-английски.
Украинец – плохо,
Датчанин – так себе,
Голландец – отлично,
Афро-американец – односложно и непонятно.
Голландец приторговывал травкой,
Саксофонист устраивал sessions,
Украинец работал на стройках,
Датчанин старательно экономил,
Но денег оставалось все меньше.
Значит скоро придется
Возвращаться обратно...
Граффити, граффити!
Как в себе культивировать ярость?
Вчера вечером
Саксофонист был свободен,
Сказал, что у него день рожденья.
Курили травку, пили зелено вино ,
И каждый говорил о том, что наболело,
Других не слушая. Немытое окно
Слепой туман ощупывал несмело.
- Я напишу твой портрет, -
Сказал датчанин саксофонисту.
– Можно?
- Валяй, только не сегодня.
Украинец убежал
И тотчас вернулся.
Принес глянцевитый альбом:
- Подарок! Киево-Печерская лавра!
Голландец улыбнулся
И поцеловал негра в губы.
Датчанин листал альбом.
Церковные росписи.
Древнеславянские граффити.
Красные с черным буквы --
Лентою вдоль стены.
Душа расправила крылья.
Пили почти до утра.
Все как в тумане.
Но это он хорошо запомнил.
Теперь он сидел на камне,
Глядя на зеленые волны,
Голова просто раскалывалась.
Пульсировала,
Будто на темени
Образовалась дыра.
Напрягши мозг, он понял лишь теперь
Зачем чуть свет тащился к океану –
Не для того, чтобы зализывать, как рану
Больное прошлое – а в будущее дверь
Чтоб распахнуть – и выйти из тумана.
|
Из статьи «СЛАВЯНСКИЕ ГРАФФИТИ»
(Газета «Liberation», Paris, France.)
Эти странные, в несколько этажей расположенные буквы, большие и малые, красные и черные, эти
освященные традицией пропуски – творение скучающих тинейджеров или новый графический стиль?
Быть может – и то и другое? За счет чего новый стиль как пожар распространяется по Европе?
«Нет, это не фантазия подростков,» - говорит профессор Ярик Камински, видный специалист по
славистике. Наш корреспондент встретилась с ним в Сорбонне. «Буквы – настоящая кириллица. Древний
шрифт. Стиль выдержан довольно строго. Загляните в любую старинную церковь в Московии, а не
то – Сербии или Монтенегро. Это – экспансия с востока.»«Может ли быть у этой акции государственный
спонсор?» «Вопрос не ко мне, я – обыкновеный лингвист.» Известный политолог, др. Люк Розенфельд,
к которому нам рекомендовал обратиться проф. Камински, развеял наиболее очевидные подозрения.
«В России сейчас правят жадные до денег прагматики. В силу этого все акции в области идеологии,
спонсированные российским государством, обернулись полным провалом. Опасней другое – недовольство,
загнанное под ковер, приобретает самые странные формы, порой близкие к фашизму. А в современном
мире недовольство заразно. Оно легко перхлестывает через границы...» Следующим в нашем списке
экспертов был Жак Делорм, специалист по социологии молодежи (...)
Статья была проиллюстрирована удачно подобранной фотографией одного из граффити: выразительное
афро-американское лицо в окружении корчащихся букв церковно-славянского алфавита.
Вместо подписи – просто
«Юс малый»
Задувал через трафарет.
Нет любви,
Нет денег,
Нет славы,
Есть –
Юродства таинственный свет...
По утрам учил идиотов
Рисованию, а затем
Над графическим стилем работал --
Шизым волком
В поисках тем
Рыская по Интернету...
Не различая Заветов,
Копировал письмена --
Кириллицу древней молитвы,
Какие-то имена.
Вдохновенно раскрашивал буквы –
Лист бумаги – чем не стена?
Поздней ночью,
Собравшись, как надо,
Маска, краски, перчатки, фонарь,
Пробирался
К заброшенным складам,
Малевать свой заветный букварь.
День и ночь
Различать было просто.
Забыв
Школьную слепоту,
Словно чайки, те же подростки
Стиль подхватывали на лету.
Безнадзорно варьируя роспись,
Древних буквиц несли красоту
На любую доступную плоскость.
Рассылали по Интернету
Во все закоулки планеты
Движенье орд Чингис-хана
Ничто по сравненью с тем
Неостановимым и странным,
Слов движеньем, движеньем тем,
О котором – эта поэма...
Накапливаются перемены,
Меняется мир -
Буквы, цифры, слова и гены...
Еще держатся старые стены,
Но жители старых квартир
Могут в новой проснуться Вселенной...
|