Доходный дом А. Н. Тура, С. Н. Мартенс и С. И. Тимашева, Неоклассицизм, Архитектор Космачевский Г. К., Восстания ул., 3-5

Каминский Лассаль Самойлович - активист сионистского движения.

Восстания, 3/5. 72-65-91.

// Список абонентов ЛГТС : квартирные телефоны. – Л., 1969. - С. 335.

Род. в 1930г. в с. Дунаевцы Хмельницкой обл. УССР; еврей; образование высшее, окончил Ленинградский политехнический институт; инженер-металлург, руководитель группы в Гипросантехпроме. Жил в Ленинграде. . В 1970 г. стал членом комитета подпольной сионистской организации. Арестован 15.06.1970 г. Приговорен Ленинградским Горсудом 20.05.1971 г. по ст.70 ч.1 УК РСФСР, 72 УК РСФСР к 5 годам заключения. Срок отбывал в Дубравлаге. Вследствие международного давления был освобожден в 1975 г., и в том же году репатриировался в Израиль.

http://www.angelfire.com/sc3/soviet_jews_exodus/POZ_s/POZ-70-1.shtml

Здесь же, в середине 1960-х годов поселился Леонид Волков (1934-2013) – режиссер, оператор, сценарист, фотограф-художник Эрмитажа:

«В один из вечеров мы были приглашены посмотреть предложенную для обмена комнату. С мебелью она производила нормальное впечатление. Коридор, кухню и туалет особенно рассматривать не стали. Партнер по обмену заверил, что там все в порядке, а соседи – люди просто замечательные. Когда он вывез свой скарб, вид пустой комнаты, в которой предстояло жить, привел меня в уныние. Ясно было, что я стал жертвой собственной беспечности. Комната была темной. За высоким окном, совсем рядом, стояла глухая стена. Лишь холодные голубые рефлексы на штукатурке напоминал о дневном свете. Тусклая лампочка под потолком делала комнату совсем мрачной. В плоскости пола не хватало несколько метров паркета. Возможно, там стояла печь, а может быть - искали клад, но с тех пор не потрудились сделать ремонт. До революции здесь была квартира градоначальника, но в советские времена ее превратили в многонаселенную коммуналку. Дополнительные перегородки и замурованные двери анфилады комнат дали возможность поселить здесь несколько еврейских семей, и они жили здесь очень давно, со своим укладом, совсем незнакомой мне жизнью. В некоторых комнатах пищали дети, а на кухне, за перегородкой, умирали совсем дряхлые старики. Впервые я увидел, как много жильцов обитает в нашей квартире, когда они вышли посмотреть на плотников, которые восстанавливали мой пол и собирали высокий двухсторонний стеллаж, изготовленный в мастерских Ленфильма. Стеллаж разгородил комнату и сделал ее менее унылой. Слева от стеллажа я повесил закрытую полку для посуды, а под ней поставил маленький холодильник. Мрачное окно закрыл портьерой, привез со Школьной улицы шкаф, тахту, секретер, заполнил стеллаж книгами, керамическими кружками, а в нижнюю секцию установил радиолу «Эстония». Один из московских приятелей подарил мне чучело мартышки. Она поселилась на шкафу. и стала молчаливой свидетельницей моего обустройства. Дверь в мою комнату была совсем рядом с входом в квартиру, и я первый принимал на себя дребезжащие звонки. Окружавшие меня звуки не давали покоя. За тонкой перегородкой вполне разборчиво слышались семейные диалоги и плач ребенка. В коридоре шла борьба за каждый сантиметр пространства. На выставленных у каждой двери шкафах уходили к потолку пирамиды чемоданов и коробок. Свободными от шкафов был небольшой участок стены с телефоном, и другой, занятый электрическими счётчиками. У моей двери тоже стоял книжный шкаф, оставленный прежним хозяином. Его щедрость, очевидно, была компенсацией за отсутствие паркета и дневного света. В первые же дни проживания, меня попросили шкаф вынести. Я заверил соседней, что вынесу первым, как только они примут решение освободить коридор и от других шкафов. Как затихала квартира, в подворотне под моим окном только начиналась ночная жизнь. Сказывалась близость к вокзалу».

Вскоре автор привел в свою квартиру практиканта - араба Махмуда Айядя, будущего кинооператора, послушать приемник, чтобы узнать правду о «Шестидневной войне». «Я поставил бутылку и угостил, чем мог. Он долго и мрачно слушал радио Насера и другие радиостанции. Евреи уже были в 12 километрах от Дамаска, а там был его дом, жена и дети. В квартире же царило праздничное оживление. На следующий день Махмуд попросил разрешения пригласить слушать радио всю группу арабских практикантов. Миша Пиотровский переводил и комментировал сообщения ТАСС. И принял на себя всю бурю эмоций. Иногда арабы выбегали в туалет, спотыкаясь о груды башмаков в коридоре, и сталкивались там с соседями, из открытых дверей которых звучало радио Израиля». После шестидневной войны квартира сильно изменилось. Чаще стал звонить входной звонок. Гости деловито проходили через весь коридор и скрывались в комнатах соседей, семьи Каминских. Как-то довелось открывать дверь совсем необычному посетителю. На темной лестничной площадке я с трудом разглядел только белки глаз и зубы. Этот молодой человек приходил к дочери Марии Григорьевны. После его визитов в их семье появился черный младенец, которого в честь Пушкина назвали Сашей.

Как-то мне предъявили обвинение в воровстве электричества. Оказалось, что почти с первых дней мои комнатные расходы электроэнергии шли на квартирный счетчик. И тут я вспомнил, что мой двоюродный брат, профессиональный электрик, когда ставил мне счетчик, как-то значительно подмигнул и сказал, что я буду доволен. Один из самых грамотных соседней, инженер, очень обстоятельно объяснил мне, в чем коварство подключения. Я вину признал, и мне присудили платить за общие расходы в течении года. Я уже достаточно разглядел своих соседей. Несмотря на разные характеры и уровень интеллекта, они сосуществовали мирно, без пьянок и шумных скандалов. Но были и исключения. Как-то я стал свидетелем забавной ссоры. Толстая флегматичная Мария Григорьевна, с вечно брезгливым выражением лица, столкнулась в коридоре со своим мужем, пожилым поляком Станиславом Иосифовичем. Они жили вместе, в одной комнате, давно ненавидели друг друга и разговаривали только в случае крайней необходимости.

- Станислав Иосифович! Нам надо поставить в комнате свой звонок. Я уже купила. Вы мне должны два рубля. – Ко мне никто не ходит и мне не нужен звонок. Станислав Иосифович хотел пройти в туалет, но Марья Григорьевна преградила ему путь. – Но я уже купила. Вам что, жалко двух рублей? – Мне не надо никакого звонка! – стал накаляться Станислав Иосифович. – Но я уже купила.. куда я его теперь дену? Его же надо повесть! - На жопу повесь свой звонок!!! Станислав Иосифович с истеричным воплем взвился вверх, а потом резко осел и, пошатываясь, скрылся в комнате. В тот же год он умер, а Мария Григорьевна со своей престарелой мамой, которой врачи не рекомендовали ездить даже в метро, с дочкой и с чернокожим внуком Сашей одними из первых уехали в Израиль. Потом умерла еще одна соседка, оставив мужа, Леонида Зиновьевича, одного в огромной комнате. Жилплощадь не должна была пропадать, и в синагоге ему нашли новую супругу – приветливую старушку Розу Зиновьевну, полную противоположность самому Леониду Зиновьевичу, старику со странными привычки. Он по полчаса прогонял водопроводную воду, прежде чем залить чайник, так же обстоятельно он эту воду кипятил, часами варил яйца и рыбу. Страсть к чистоте и стерильности приблизила его кончину. Он умер, задохнувшись, испарениями ядохимикатов во время травли тараканов. Когда я выходил на кухню, разговоры смолкали и соседи откровенно ждали, когда я поставлю чайник и уйду. Нормальные отношения у меня сложились с Симой Каминской. Она жила с мужем и двумя дочками и держалась в квартире особняком. Сима преподавала немецкий язык в текстильном институте. Во время моей совместной работы с коллегами с телевидения ГДР, я пригласил ее на съемки переводчицей. Помню в один из дней в квартире появился пьяный работяга. Выяснилось, что его вызвали сами жильцы. В темной части коридора, на той самой узкой тропе в туалет, стал проваливаться пол, и вылетели паркетины. Соседи написали в ЖЭК и пришел плотник. Он долго топтался в темноте между свисающих пальто, потом заявил, что для ремонта ему надо расчистить фронт работ, и исчез. Через пару дней пришел главный инженер, проверить выполненную работу, и увидел, что ничего не сделано, нашел изрядно пьяного плотника и учинил скандал. Тот оправдывался, что соседи не выполнили его просьбу. – Где мне здесь работать? Мне же надо вскрыть пол и настелить новые доски. Соседка пролепетала, что сын на работе, а ей все это убрать сложно. Главный инженер стал сам хватать пальто и выбрасывать в открытую дверь комнаты. Старух только успевала оттаскивать. После пальто в комнату полетела обувь. Старух, как вратарь, ловила сапоги и боты, столбики пустых банок от сыра «Янтарь» и едва поспевала за энергичным инженером. Вдруг под первым слоем хлама открылась пишущая машинка. Главный онемел. Так, наверное, реагировали «сыскари» на найденную подпольную типографию. – Это чья? – Не моя – пролепетала перепуганная старуха. – Разберёмся, - и унес машинку с собой, оставив плотника разбирать пол. Тут он просунулся мне в дверь: - слышь, ты вроде русский, можно я у тебя оставлю вот эту штуковину? Я только сбегаю за главным. И прямо у двери положил небольшую алюминиевую коробку. Мне кажется, это бомба! Вскоре прибежал главный, при мне коробку вскрыли, там оказалась автомобильная газовая плитка с миниатюрным баллончиком, потом приехали из КГБ и забрали стопку сионистских книг и учебников по изучению иврита. В городе давно ходили слухи о том, что где-то с большим риском обучали ивриту евреев, готовившихся к отъезду в Израиль. Но я не догадывался что это происходило совсем рядом.

Вскоре в прессе появилось сообщение о то, что 15 июня 1970 года в аэропорту «Смольный» были арестованы 11 человек по подозрению в попытке захвата самолета. В процесс было вовлечено большое количество евреев, не имеющих прямого отношения к угону, среди них был и Лассаль Каминский, муж Симы. Как-то она мне я пригласила быть понятым на обыске ее комнаты. Лассалю дали 5 лет, и он уехал сидеть на Кольский полуостров, а Сима почти сразу после процесса, перед отъездом в Израиль, поехала повидаться с мужем, просить «благословения на выезд». Вернулась оттуда мрачная, с синяком под глазом, и вскоре с двумя дочками покинула Союз. Как-то быстро из квартиры выехали 5 семей – 12 человек, а освободившуюся площадь стали заселять работниками из системы МВД. Я тоже написал заявление об улучшении и через Союз кинематографистов очень скоро получил разрешение перебраться в комнату, где еще недавно был понятым. Это была большая комната, разделенная перегородкой из фактурного стекла. В комнате было два высоких окна, которые выходили на улицу Восстания. После темной комнаты мне нравилось здесь все. И оживленное автобусное движение за окном, и шум прохожих на широком тротуаре, а главное, здесь было много света. Это было счастье видеть, как перемещаются по комнате солнечные блики, и стены становятся то теплыми от солнечного света, то голубовато-сумрачными, когда набегали тучи. Я ту же начал обследовать вмонтированный в стену шкаф и обнаружил внутри него большую полость, скрытую от глаз КГБ. Пришел один из чекистов и рассказал, что наша квартира была гнездом сиониста. Конференции, конгрессы, внимание зарубежной прессы сделали нашу квартиру знаменитой. Все чаще стали раздаваться международные телефонные звонки, где абоненты просили рассказать о судьбе того или иного обитателя квартиры. Сначала я вежливо говорил то, что знал, а когда мне все это порядком надоело, стал сообщать голосом робота: «господин или госпожа N, предав советскую Родину, отбыли в неизвестном направлении».

Состав квартиры радикально менялся, первым новым соседом, въехавшим в квартиру, был Семен, личность во многом примечательная. В конце пятидесятых он «бороздил» по маршруту от Восстания до Литейного и жил на Невском, в доме 104. На «броде» имел кличку «красавец», с ударением на последнем «е». В 60-е он свои перья растерял, но страсть к внешним эффектам сохранилась. За деньги он приобрел форму офицера милиции и надевал ее иногда, чтобы поразить женщин рассказами о тяжелых буднях оперативного работника, а сам работал прорабом в зоне, на стройках в системе МВД. Он первым появился в нашей квартире и занял жуткую комнату рядом с кухней, где совсем ещё недавно умирали старики. Комната была удобная для «мальчишников», почти каждый вечер к нему приходили друзья. Они шумели, много пили. На кухне Семен курил, обменивался со старухами новостями, Семену прощалось много, он был еврей.

Я с увлечением продолжал благоустраивать комнату. Интерьерные идеи возникали быстро. Я облицевал более темную часть комнаты досками, сделал деревянные табуреты, скамью, использовал скрытую в стене полость для вместительных антресолей. Знакомый художник – кинетист Лев Нусберг предложил стеклянную перегородку превратить в витраж. С этой целью я нарезал дополнительных стекол и между фактурным стеклом и прозрачным вставил цветные фильтры. В мою бывшую темную комнату поселили молодого моряка торгового флота с женой-маляром. В комнату Марьи Григорьевны – следователя-дознавателя с мужем-каскадером. В комнаты Дымшиц – милиционера из вытрезвителя. Мои друзья с «Леннаучфильма», уехавшие из Союза, очевидно, тоже много рассказывал о нашей квартире. Слава о ней стала всемирной. Часто стали звонить иностранные туристы с просьбой принять их у меня дома. Обычно я отказывал, но однажды не смог найти предлога. Позвонила переводчица и сказала, что пожилая дома с дочерью просит меня принять в их последний вечер в Ленинграде. Могут приехать после представления в цирке. Я купил вина, конфеты, фрукты. Как мог убрал комнату и стал ждать. Время было позднее, но гости все не появлялись, и я разделся и лег спать. Проснулся от того, что в дверь вломился Семен: - Леха, к тебе какая-то фирма прет! Я еще надевал брюки, а они уже входили в мою комнату: - Бонжур! Бонжур! Бонжур! В дверях стояла красивая седая дама, за ней еще более красивая женщина, очевидно, ее дочь, рядом очаровательная девушка лет семнадцати. – У вас прекрасный витраж! В моем замке есть старые витражи, и они прекрасно сохранились. Я принес вино и фрукты, и беседа затянулась за полночь. – Я расскажу своим друзьям о вас и вашей квартире (Что, интересно, было для нее главным?). Она подарил мне альбом с французской живописью, но кто-то спер его прямо из комнаты, пока я разговаривал по телефону. Хорошим финалом для рассказа о нашей квартире мог бы стать рассказ моей дочери, как она однажды, ностальгически вспоминая свое детство, решила зайти в нашу квартиру, уже давно переоборудованную под офис нотариальной конторы. Ей разрешили пройти в глубину помещения, и на месте нашей комнаты она увидела туалет.

// Волков Л. Когда я снимал кино. – СПб. : Европейский Дом, 2014. - С. 66-69, 71-76.